Студенческие Рассказы Будылин Николай Валентинович. рис. худ. Шваргиной Л.П.

Будылин Николай Валентинович

Студенческие  рассказы.

Стройотряд.

1

В путь дорогу.

 Июльское солнце нещадно палит землю. На небе ни облачка, и даже птицы не летают. Мы идём по столбовой дороге в село Богдановка. Мы - это стройотряд «Вертикаль» Куйбышевского мединститута - всего 30 человек. Стройотряд необычный, сформирован профкомом института. Наша задача - за месяц заработать деньги на музыкальные инструменты для вокально-инструментального ансамбля. Я командир отряда, есть еще комиссар Александр Кузнецов. Основа стройотряда - студенты второго и третьего курсов, возраст от 18 до 25 лет. Самый старший из нас - повар Володя Корниенко, крепкого телосложения, но уже лысый. Он успел отслужить три года в морфлоте в должности кока, так что с ним мы не пропадём. Есть еще две «поварёшки» ему в подмогу - Тамара и Галя. Первая - среднего роста, рыжеволосая, с претензией на красоту, вторая -маленькая и коренастая.

Состав отряда многонациональный: Володя Папазян - армянин, Виктор Зиберт из поволжских немцев, Вася Ирговцый - молдаванин, Володя Корниенко - украинец, Эдик Островский - еврей, Фарид Сейфулин - татарин, другие вроде как русские.                                                                  

До Кинеля мы доехали на рейсовом автобусе и вот сейчас идём пешком, и идти нам около десяти километров. Мимо проезжают легковые и грузовые машины. Нам бы с ними по пути, но водители, завидя такую ораву, не останавливаются.

Идём, можно сказать, налегке, только спортивные сумки за плечами да одна гитара. Я, как и положено командиру, впереди. Меня догоняет Александр Кузнецов, полноватый красавец с вьющимися, светлыми волосами. Какое-то время идём рядом:

- Что-то притомились люди. Может, отдохнём? А, командир?

- А долго ещё?

- Да говорят, не меньше восьми км…

- Ладно, объявляй привал.

После отдыха идти стало веселее, девушки даже песню затянули: «Ой, цветёт калина в поле у ручья…» Гитарист Андрей Большаков пытался на ходу им подыграть.                                   

Раза два отряд обгоняли военные машины. Солдаты в кузове махали нам руками, что-то кричали, не разберёшь. Я ещё удивился: «К чему и на что здесь военные?»  К моему ещё большему удивлению, вскоре за поворотом показался военный регулировщик - тоже солдат, но с повязкой «ВАИ» на рукаве. Как выяснилось, солдаты следовали на летние сборы. Регулировщик нам и помог: остановил пару грузовых машин, на которых мы добрались до Богдановки, центральной усадьбы колхоза «Светлый путь».

Село Богдановка довольно большое, дворов в 400, расположено несколько на возвышении. В центре села Дом культуры с облупившимися стенами. Правление колхоза чуть поодаль - двухэтажное здание из белого кирпича.

Ребята разместились на травке за конторой, я пошёл искать начальство. Мне повезло - председатель колхоза оказался на месте. Иван Иванович Чернозубенко - грузный мужчина лет под сорок с брюшком и хитрыми глазами. У нас с ним состоялся примерно такой разговор:

- Я командир стройотряда Николай Б. Прибыли к вам на работу.

- Хорошо-хорошо, мы вас ещё на той неделе ждали…

- Так ведь только сессия закончилась…

- Ну и как, удачно?

- Для кого как…

- Ладно, сейчас я тебя познакомлю с завхозом, и все дела будешь иметь с ним, он в курсе.

Завхоз под стать председателю, что-то сродни штангисту Василию Алексееву, мужчина лет за пятьдесят с чёрными, кучерявыми волосами. Звали его Чубан Пётр Иванович. Он меня ввёл в курс дела:

- Работать вы будете в селе Красный ключ, это в пяти километрах отсюда, жить там же в Красном уголке, а первая ваша работа - убрать навоз из двух конюшен, так сказать, почистить Авгиевы конюшни. Справитесь?                                                                                                       - Постараемся…

Тут же заключили договор. Пётр Иванович выглянул в окно и громко крикнул:

- Эй, Матрёна, загляни в гараж! Кликни ко мне Малюту, нехай автобус снаряжает. Малютой оказался молодой конопатый парень, он и довёз нас до места нашей работы.   

  2

Село Красный ключ.

Село Красный ключ степное, в одну улицу. Из построек только деревянные дома, сельский магазин и Красный уголок колхоза, куда нас и разместили. Красный уголок - небольшой деревянный дом на въезде в село на краю оврага и ручейка, за ручьём - лиственный лес. Вокруг села, сколько глаз видит, конюшни. Нам выдали металлические пружинные матрацы, одеяла, и мы начали налаживать свой быт.

Рядом с жилищем Володя Корниенко с ребятами под навесом соорудили кухню, печку из кирпича, сделали и длинный стол с лавочками. Наш повар вместе с управляющим отделения с чудной фамилией Солоха отбыл на склад за продуктами и вскоре прибыл с крупой, лапшой, хлебом и кусками замороженного мяса. Солоха – чудаковатый и шепелявый мужичок с бельмом на глазу знаменит был тем, что служил на Сахалине в Кронштадте (уж как он объединил эти два объекта неизвестно, но нам об этом рассказывал многократно и с подробностями).

Вечером после ужина мы провели собрание, на котором решили в течение всего времени пребывания здесь соблюдать строгую дисциплину: не пить, не курить, рабочий день начинать с зарядки, вставать не позже 7.00, а ложиться в 23.00. После года сидения за учебниками и тяжёлой сессии все мы соскучились по физическому труду, поэтому энтузиазма было хоть отбавляй.

Утром следующего дня нас разбудил избранный физрук Володя Папазян, крепкий парень с копной жгуче-чёрных густых волос. После зарядки и завтрака мы ринулись на работу.

Две конюшни больше чем на метр были забиты навозом. Нам предоставили трактор с трактористом, и работа закипела.

В первый день мы выполнили примерно десятую часть от требуемых работ. У многих ребят появились мозоли на руках, и на другой день работали хуже, но потом попривыкли, и дело пошло веселее.

Конюшни очистили за неделю, чего руководство колхоза никак не ожидало. Встал вопрос: «Что дальше?»

А дальше я пошёл в центральную усадьбу. Нужно было найти председателя колхоза и попытаться заключить договор на сооружение в некотором отдалении от села двух скотомогильников (ям размером четыре на четыре метра и глубиной около двух метров).

Сначала я долго искал председателя колхоза, который, как я понял, просто от меня скрывался. Когда же встреча наша состоялась, начались торги, и за трудоёмкую работу председатель стал предлагать буквально гроши.

Я обратился к парторгу колхоза Ивану Сергеевичу Токареву:

- Иван Сергеевич, вот я комсомолец, вы коммунист, - помогите…

Иван Сергеевич рассмеялся:

- На базаре два дурака: один - продаёт, другой – покупает…

Однако же, помог парторг, и я вернулся к ребятам с договором окрылённый. На общем собрании отряда постановили освободить меня от «полевых» работ:

- Твоё дело заключать договора и командовать, а с работой мы и сами справимся…

Это решение несколько огорчило меня, но я подчинился.

А работали ребята на совесть. Даже удивительно, не весть за какие деньги, а на совесть.

3

Наказание.

Как я уже писал раньше, все мои студенты решили соблюдать дисциплину, не пить и не курить.  Ни разу не усомнился я, что все тверды в своём решении, ни одного не видел где-то в кустах с сигаретой или выпивкой.

Но однажды произошла осечка… Смешно коверкая слова, ко мне обратился Солоха:

- Николай, паротьку ребят бы выделил мне? Надо бы помоть одному теловетьку: погреб подремонтировать.

- Без проблем… Когда нужно?

- А вот как раз завтра бы и в аккурат. Я за ними утретьком заеду.

Так и порешили. Командировал я красавца-брюнета Александра Стручкова и Васю Ирговцыя. Все другие работали на скотомогильниках. К ужину, однако, парни не вернулись. «Ну, ладно, - думаю, - может хозяйка накормила»? Привёз же их Солоха уже по тёмному на лошадке и совершенно пьяных. Как они объяснили позже, вместо воды пили кумыс, вот и развезло. Сам Солоха тоже был изрядно под хмельком. Я было начал ругать парней, Солоха заступился:

- Не зурись, Николай. Ну, подвыпили парни и ладно… Как в анекдоте: зовёт сват Петро свата Миколу: «Приходи, сват, налупимся…» Присол Микола, поставили перед ним тюгунок с мелкой варёной картоской в мундирах, - вот и налупились. Другой раз сват Микола зовёт свата Петра: «Тяй засол бы когда, сват, посидим, покурим». Присол Петро, сидят на лавке курят тяс-другой. Микола и спрасывает: «А сто сватья-то не присла?» «Да она у меня не курит…» На том и разослись.

Солоха пьяно засмеялся своей шутке. Мне же было не до смеха, нужно было успокаивать ребят.

Наутро на общем собрании отряда постановили: «Кумыс не кумыс, но нарушение налицо, - нужно наказывать». И придумали наказание - отстранить на день от всех работ, но кормить в первую очередь. Я был несколько удивлен таким решением, но согласился.

И вот представьте картину: все на работе, а два здоровых мужика спят или делают вид что спят. Все пришли на обед, а за стол не садятся, ждут, пока покушают провинившиеся. Те вроде и улыбаются, пытаются всё перевести в шутку, а глаза-то прячут. Всё, как «матушка отходила», кончились с тех пор нарушения, никому не хотелось так позориться.

Впрочем, и желания-то особого нарушать общепринятые законы у ребят не было. Но до поры до времени…

Так уж сложилось, что в Красном ключе не было дома культуры, и сельские ребята организовали танцплощадку на краю села под дубами. Провели туда свет, подключили магнитофон и давай плясать на поляне. Вытоптали сотки две. На танцы приезжали и из других окрестных сёл, так что молодёжи собиралось прилично. Вот на эти танцы и стали ходить мои «бойцы».

Первые дни, а вернее ночи, возвращались вовремя, но у иных закрутилась нешуточная любовь с местными барышнями, и пошло-поехало. Бывало, хлопчик только к утру освободится - ну какой он работник? Я пытался воздействовать, укладывался спать у порога, но меня обходили или залазили через окна. Словом, дисциплина в отряде пошатнулась.

4

В лесу.

Начиная со второй недели, вся моя энергия была направлена на заключение договоров, переговоры с начальством и другие административные дела. На месте же отрядом руководил комиссар Александр Кузнецов, и у него это хорошо получалось.

Довелось мне однажды присутствовать и на правлении колхоза. Поехали мы туда вместе с Солохой. Разбирали вопрос о заготовке кормов, докладывали бригадиры полеводческих бригад. По докладам дело обстояло в общем-то неплохо, председатель был доволен. Собирались уж расходиться, и тут слово взял завхоз и поставил вопрос о водоснабжении:

- Товарищи, имеются очень большие потери питьевой воды! Прорывы водопровода не устраняются неделями! Лужи и тут, и там, хоть гусей разводи. А особенно плохо обстоит дело в Красном ключе. Как же так, Кузьма Петрович? - обратился он к Солохе.

Солоха дремал у окошка, но встрепенулся, когда услышал своё имя, и пояснил, обращаясь больше к председателю:

- Нитево подобного! Теть в Красном клюте текёт согласно плановой тети…

В зале раздался хохот, Солоха же в недоумении оглянулся на окружающих. В родном колхозе привыкли к его дефектам речи, и уже не обращали внимания. Среди новых людей дело обстояло иначе.

Вслед за конюшнями и скотомогильниками нам предложили заготовить жерди для потребностей колхоза. Лесник Кузьма Проханов, рыжеволосый сорокалетний детина, отвёл нас на участок, и работа закипела. За неделю мы пробили три просеки длиной каждая с километр, шириной десять метров, свезли жерди к фермам. Леснику, видно, наша работа понравилась, и он предложил прорубить участок леса в двадцать гектар:

- Дело простое… Я вам выдаю топоры, идёте и рубите, из двух-трех побегов оставляете один будь то липа, берёза, да хоть сосна. Срубили и бросили на землю - пусть гниет.

Как положено, мы заключили договор и взялись за топоры, после лопат это было даже интересно. Через неделю дело было сделано, и настала пора получать деньги, но тут возникла загвоздка: контора лесничества находилась в соседнем селе Кротовка, а это в десяти километрах от нас. Я на перекладных поехал туда, но в кассе не оказалось денег, просили подождать. «Ладно, - думаю, - время терпит, приеду ещё». Однако мне было совестно перед ребятами (танцы под дубами конечно бесплатные, но иногда и в магазин нужно сходить: мыло, зубную пасту купить, да мало ли…), поэтому на другой день я поехал в контору колхоза, получил там часть заработанных на других объектах денег и раздал своим подопечным примерно по пятьдесят рублей.

Через две недели, уже перед самым отъездом, я снова поехал в Кротовку, но денег за вырубку леса так-таки и не получил, на этот раз оказалась в отъезде главный бухгалтер, а без неё «ну никак…»

Мне предложили оставить свой адрес, а доверенность на получение денег написать на кого-то (ну, хоть на того же лесника), что я и сделал. Но вот прошло уже около сорока лет, а той зарплаты как не было, так и нет.

ЛЮДИ, ГРЕХ ОБМАНЫВАТЬ ДЕТЕЙ И БЕДНЫХ СТУДЕНТОВ!

5

«Мы выбираем - нас выбирают…»

Однажды под вечер я вернулся из Богдановки, где улаживал разные дела. Володя Корниенко готовил ужин (я ещё издали почувствовал запах его фирменного блюда - макарон по-флотски). «Поварёшки» наши в доме наводили порядок (это уж они по своей инициативе).

В ожидании к ужину ребят мы с Володей разговорились:

- Жениться тебе, Володя, нужно, жениться…

- Да кто за меня пойдёт? Разве что вдова с детьми? Кому я нужен с такой лысиной, когда вокруг столько молодых и красивых? «И зачем попу гармонь, - как говорится, - если поп не гармонист, а зачем попу наган, если поп не хулиган». Всем ведь красавцев подавай…

- А ты пытался?

- Было дело… Три свидания проходят нормально. Приглашу домой, приготовлю ужин, придёт невеста, ужин похвалит, и всё…

- Может, ужином не угодил?

- Может, ужином, а может ещё чем. Ждут, поди, от меня каких-то активных действий, а я так не могу, не приучен. Я хочу, чтоб всё было как у людей и по закону.

Из дома с охапкой одеял вышла Тамара. Девушка хорошая, но, как бы это поласковее сказать и не обидеть, без блеска что ли. Словом, по моим соображениям, табуны женихов за ней бегать не будут. Хотя, как говорила моя мама: «Красота только до венца» и ещё: «С лица воды не пить». Я вроде как в шутку указал Володе на неё глазами, он слегка пожал плечами в ответ.

После нашего возвращения в город, по слухам, они и пытались наладить отношения, но не сложилось. Закончили институт, все разъехались по разным краям России-матушки, их следы я потерял, и каковы судьбы не знаю. Вот про Галю-хохотушку расскажу: после окончания института вышла она замуж за однокурсника, лет пять прожили, родили ребёнка. Однако, в скором времени у мужа начались неурядицы на работе, он запил, и вскоре семья распалась.

-  Кто виноват? - спросил я её мужа при встрече.

- Наверное, как и у всех - оба, - лаконично ответил он.

И удивительное дело: бывает, пара дружит со школьной скамьи, после школы встречаются - водой не разольёшь, а женятся, поживут год-два и в разные стороны. И по-другому бывает…

Сестра моя двоюродная по матери вышла замуж за «уголовника», который просидел по тяжёлой статье семь лет. И гуляли они до свадьбы всего пару недель, а прожили больше полувека. Сказать по правде, отсидел-то Анатолий по ложному обвинению, и его спустя годы оправдали, но всё-таки сколько тогда взглядов косых было.

Рассказал он мне как-то свою историю, попросил описать это всё, но я не смог, - очень уж тяжело. И потом, чтоб правдиво описать, нужно хоть немного прочувствовать это. Через знакомых я договорился, чтоб меня на сутки посадили в тюрьму, но к назначенному времени не явился – робость взяла. «А ну как, - думаю, - закроют меня в камере, отсижу сутки, а потом и забудут выпустить…» Самое большее, на что я согласился, это «отсидеть» два часа в камере, где некогда отбывал срок В.В.Куйбышев. Но тюрьма эта – ныне общежитие института, и большого героизма в этом поступке нет. Писать же про Анатолия и его «хождения по мукам» даже после этого не смог. Скажу только, что обошла его в лагере большая беда стороной. Подружился он в камере с одним пареньком. И стали они в свободные минутки беседовать на разные темы. Договорились до того, что не всё, мол, ладно в нашем царстве-государстве, и нужно менять что-то. Записали это всё на бумаге и даже схему правления в государстве начертили.  При очередном шмоне их труды и планы обнаружили и изъяли. А дня через два вызвал их к себе начальник лагеря, отматерил и на их глазах сжёг те бумаги в печке. То ли ребят пожалел, то ли за себя побоялся: времена-то были крутые, сразу после смерти Сталина, до «оттепели» далеко.

И вот после то, как вышел Анатолий из заключения, вернулся он в свою деревню и на танцах познакомился с Любушкой. Ещё и волосы-то у него не успели отрасти до приличного, и её-то «добрые люди» отговаривали: «Окстись, мол, что ты? Парней что ли нормальных нет?» А она: «Его по ошибке!» - и всё тут. Душа в душу жили.

Но и в таких семьях не всё бывает гладко. Анатолий рассказывал, что однажды-таки они крепко поругались, и Люба в сердцах даже бросила в него валенок. Но с такой радостью он про это рассказывал, просто удивительно. Рассказывал и сам смеялся. Видно, всё же счастливые то были времена.

 6

Наши развлечения.

Официальных выходных у нас не было, но иногда получались вынужденные выходные из-за перебоев с работой или дождей. И тут ребят нужно было чем-то занять, а, вернее, они и сами быстро находили себе занятие. На поляне рядом с общежитием мы соорудили волейбольную площадку и поставили турник, так что играй и занимайся сколько хочешь. В отдалении же сельские ребята построили «стадион», и мы тоже ходили туда поиграть между собой или с сельскими (как мы их называли, «аборигенами») и не всегда выигрывали.

Шахматы, шашки, карты в «дурачка» - это больше в ненастные дни. Молодые организмы требовали физической нагрузки, впечатлений, ну и Володиных макарон по-флотски.

Андрей Большаков играл нам иногда на гитаре, пел песни своего сочинения и других авторов, выслушивал доброжелательную критику (наверное ему это помогало в творчестве). Даже то, что он не стеснялся и объявлял песни своими, большого стоит, для этого нужно иметь мужество. И то, что над ним не насмехались, а слушали, его вдохновляло. Часто мы пели нашу студенческую песню:

Много дел на планете сейчас,

Мы студенты - народ горячий,

Так что, мамы, простите нас!

Уезжаем, а вы не плачьте…

Пару раз сельские сердобольные хозяева приглашали нас в баню. Вот уж праздник так праздник! Представьте, в небольшой сельской баньке сразу с десяток здоровых мужских тел, да с берёзовыми веничками.

Вообще, нужно сказать, сельчане относились к нам доброжелательно, иногда подкармливали, особенно в последние дни, когда снабжали продуктами нас откровенно плохо.

Да ещё повадился к нам ходить местный юродивый Андрей Серов - мужчина средних лет, низкого роста с жиденькой бородкой. Знаменит он был тем, что всегда (уж всегда ли?) говорил стихами! Об этом меня предупредил ещё управляющий Солоха, подмигивая глазом с бельмом. Не зная наперёд дела, при встрече двух этих жителей, я б скорее в Солохе признал юродивого, чем в Андрее.

Он часто «умно» молчал, будто прислушиваясь к жизни, но когда к нему обращались, отвечал:

«Мы работаем отлично,

Премированы прилично…»

Или так:

«Не нужно спать и гулять,

Нужно планы выполнять...»

Сыпал лозунгами:

«Не спи ты долго по утрам!

Шагай вперед и вверх, а там…»

Или народными мудростями:

«Водку пить, что пень целовать,

И голова болит и губы саднит…»

И балагурил:

«Мы работы не боимся.

Нет работы, спать ложимся.

Есть работа, тоже спим,

Без работы не сидим».

И всё в таком духе. Вот тебе и юродивый. А великий английский ученый-экономист Роберт Оуэн писал: «Все меня считают сумасшедшим, а я весь мир считаю сумасшедшим. И беда моя в том, что большинство на стороне всего мира». Задумаешься…

Еще почти с первых дней нас поразил своим удивительным умением Фарид Сейфулин - парень из северного сельского района области. Дело в том, что через дорогу от нас находилась конюшня с молодняком. Вот потомок волжских булгар и сошёлся там с конюхами и стал объезжать молодых жеребцов. И удивительное дело, какая ловкость у человека: без седла, только с уздой (и то не взнузданной), взлетит на коня и давай скакать. Тот брыкается, пытается сбросить седока, а Фарид только покачивается, впившись голыми пятками в крутые ребристые лошадиные бока. Наконец конь прибегает к последнему средству: падает и начинает кувыркаться, стараясь придавить наездника. Не тут-то было, Фарид по земле ловко перебирает ногами. Конь встаёт, а Фарид снова на нём. Через некоторое время утомившийся жеребец сдаётся на милость укротителю и затихает.

Так за месяц нашей жизни Фарид объездил шесть коней, и их уже запрягали в повозки. Как выяснилось, у Фарида отец по профессии конюх, так что ему это дело привычно с детства. Обучал ездить верхом он и желающих ребят, особенно приглянулись такие забавы Виктору Зиберту и Володе Папазяну, но объезжать коней они само собой не пытались.

Вот так и протекали наши дни: когда в трудах, когда в забавах.

7

В засаде.

Завершилась третья неделя нашей трудовой жизни в Красном ключе. Работали с переменным успехом: то есть работа, то её нет. Многократно я ругался с колхозным начальством:

- Ну дайте хоть какую-то работу! Без работы ребята маются от безделья, недолго и до беды.

- Работы много, «но денег нема», - возражал мне председатель колхоза.

Когда меня уговаривали возглавить стройотряд, то обещали, что все договора заключат без меня, наше дело только работать. И вот на тебе…

Лесник предложил очередную «лесную» работу, но после обмана с оплатой, я с ним связываться не решился. Всё свободное время мы занимались спортом, помогали по хозяйству сельчанам за малую плату. Как-то под вечер возвращаемся со стадиона, и сельский парнишка мне по секрету сообщает:

- А сегодня вас приедут бить…

- Как бить? Кто приедет?

- Приедут парни из Богдановки из-за девчат. Многие тут снюхались с вашими, вот им и обидно.

«Так… Интересная новость. Что предпринять?»

Я собрал ребят, и мы решили держать оборону. Вечером в Красном уголке оставили «поварёшек» да пару ребят для видимости, остальные засели в овраге с дубинами и лопатами. План был такой: они к дому, а мы их в окружение…

Наступали сумерки. Мимо нас по дороге проехала грузовая машина полная подвыпивших парней – слышно было по громким голосам. Проехали в сторону танцплощадки. Я лежу в засаде и думаю: «А ведь палка-то об двух концах! Лопаты у них наверняка найдутся, а могут быть еще и топоры. Да мало ли чего пьяному человеку в голову придет. Нет, так нельзя. Тут недалеко и до беды».

«Вот что, ребята, - обратился я к своим, - попробую-ка я с ними договориться…»

Взял я с собой Володю Корниенко, и мы пошли на край села. Наблюдаем из кустов. Танцы в разгаре, людей много, чуть в стороне группа приезжих парней.

- Ну, Володя, я к ним сейчас выйду разговаривать. Если меня начнут метелить, то ты беги сломя голову к нашим и зови на выручку…

Вышел я из укрытия, подошёл к приезжим, представился. Начал объясняться. На меня набросились с упреками:

- Вы сегодня здесь, завтра вас ищи-свищи, а нам тут жить! Девчатам нашим головы закружите, а потом раз – и нет вас. Предупредите там своих, иначе худо будет…

- Ладно, я переговорю, да нам и осталась-то неделя.

- То-то и оно. Вот и катите в свой город…

В общем, утихомирились немного. Я бочком-бочком и вышел из окружения, правда в бока мне всё же немного «насовали», но так вроде как шутейно. И на том спасибо. Как говорил мой дед: «Кто впереди идёт, того и по лбу бьют…»

В этот раз беда обошла стороной, а могло быть и хуже. Вместе с Володей я вернулся к своим, все легли спать, на танцы в этот вечер не ходили.

 8

Домой.

Вот и прошёл месяц нашей работы в селе Красный ключ, а вернее в деревне (церкви там и в помине никогда не было). Потрудились на славу, хоть и с небольшими перерывами, но это уж не по нашей вине. Впрочем, себя я винил как командир отряда - и за нерасторопность, и за неумение находить выход из сложных ситуаций, и за промахи с зарплатой.

Как бы то ни было, мы смогли заработать немалые деньги для института. Немного и нам досталось. Ребята окрепли физически, многие сдружились. Я приобрёл опыт руководителя, что пригодилось мне позже, когда сразу после института я был назначен главным врачом одной из больниц Кировской области. И это в двадцать четыре года.

Думаю, что и среди жителей села мы оставили хорошую славу, во всяком случае не хулиганили, не лазили по садам, вроде и не обидели никого.

А то могло быть как в том анекдоте: «Встречаются две соседки, и одна другой говорит: «Сегодня у меня на огород налёт был, да ладно б сорвали что, а то больше потоптали». А другая спрашивает: «Студенты наверное?» «Да нет, следы человечьи…»

Обошлось, слава Богу, и без драк. Правда кружить головы местным красавицам мои парни не перестали, несмотря на угрозы, но сойтись в поединке с местными защитниками так и не пришлось. У некоторых отношения продолжились и после нашего отъезда, но серьёзного ничего не получилось – не судьба.

После того, как я распустил отряд, мне пришлось остаться на некоторое время в селе, чтобы завершить некоторые формальности. За компанию со мной остался Володя Корниенко (как-то сошлись мы с ним душевно). Ребята же уехали. Грустно было смотреть на опустевший дом:

- Командир, тут кое-какие продукты остались. Отдам я их людям? Чего добру пропадать?

Володя сложил всё в мешок и подался в село. Через малое время, смотрю, возвращается уже верхом на коне с банкой самогона, шматком сала и изрядно во хмелю. Лошадь сдал на конюшню. Сели мы с ним за большой стол, выпили первачка, разговорились:

- Хороший ты человек, Володя! Как-то сложится у тебя жизнь?

- Я вот тоже после трудов наших на ребят совсем по-другому смотреть стал, - ну что за замечательные люди: и трудяги, и честные, с такими хоть на край света…

По тёмному уже сходили с ним и на танцы, хотя нас там никто не ждал, - Володя стеснялся своей лысины, а мне вроде как по штату «ухажориться» было не положено.

Переночевали в пустой избе. Утром я сходил в центральную контору, оформил все документы, распрощался с руководством колхоза. Ближе к обеду на рейсовом проходящем автобусе мы уехали в Куйбышев.

До свиданья, Красный ключ… Не поминай нас лихом.

16.01.2021год

г.Октябрьск.

На крылечке.

Среди радостных воспоминаний о моём детстве, юности и молодости очень яркими являются наши беседы, а вернее наши посиделки на крылечке родительского дома. Было у нас два крыльца: одно выходило на улицу, другое - во двор.

По обе стороны крыльца, что на улице, были довольно высокие лавочки с удобными спинками. Очень приятно было после рабочего дня сидеть там, тихо беседовать о разном,  делиться впечатлениями. Мимо по улице проходили сельчане, приветствовали нас, а иногда делились своими заботами и радостями.

Наступали сумерки, и в это время пригоняли стадо овец и коров. За ними поднималась волной пыль. Тревожно и жалко кричали потерявшиеся ягнята, и надрывно призывали их к себе встревоженные овцы. Коровы и молодняк шли степенно. У многих коров из вымени при каждом шаге подтекало тонкой струйкой молоко. Одним из самых последних проходил владелец «коровьего гарема» - племенной бык нашего соседа дяди Коли Осокина. Бык этот «обслуживал» всё стадо, за что его хозяину от владельцев коров полагалась плата. Обычно пастухи сообщали хозяйкам коров, когда их бурёнка «обгулялась». Если этого долго не происходило, корова могла уйти «в загул», и тогда беда. В этом случае она могла потеряться в поисках жениха и приключений, и тогда ищи-свищи её по всей округе.

Племенной бык проходил грозно и с рычанием. Встречные люди разбегались кто куда. Мы же сидели себе на крылечке, наблюдали. Однако бык чаще всего замечал это и, наверное, был недоволен таким непочтительным к себе отношением. Он медленно направлялся к крыльцу, наклонив свою огромную голову. Нам приходилось подчиниться и уйти в сени, а он потом ещё долго бодал угол крыльца, при этом дом ходил ходуном. Племенной бык - зверь силы необыкновенной и в гневе страшен. Через года два после описываемых событий, он набросился-таки на своего хозяина и переломал ему ребра, однако в живых оставил. После этого дядя Коля его продал.

В другой раз как-то сидели мы на крылечке утром: я с братом Владимиром, сестрой Катей и мамой. Отец был на работе. Начало июня, тёплое утро, голубое без единого облачка небо, птички поют на разные голоса и напевы - благодать Божья. Мы только что проснулись, позавтракали, мама прибралась в доме и вышла к нам отдохнуть. И тут что-то в небе зашумело, появился какой-то непонятный гул.

- Дождь что ли собирается? - предположила мама.

Мы посмотрели на небо - всё чисто, синь небесная как лазурь, солнце светит весело и приветливо. И тут из-за домов, огородов и садов показалась вроде как стая птиц в виде облака с переливами. Облако это приближалось к нам, шум нарастал.

- Да это пчелиный рой, - предположила Катя, - видно у дяди Васи улетел.

- И правда, - подтвердил брат, - побегу к нему, сообщу.

Брат убежал, и вскоре на улицу выбежали дядя Вася и тётя Настя Шляндины, они как раз и держали пчёл. На шум поспешили другие соседи. Дядя Вася с сеткой-маской и лопатой.

- Чего делать-то? - спросил я, подбегая к соседям.

- Лейте воду на дерево, а ты, Вовка, землю кидай!

Я побежал в дом за вёдрами, стал обливать соседский клён водой, дядя Вася с Вовкой работали лопатами. Пчелиный рой покружился-покружился и сел на ветку дерева широкой и шумливой гроздью. Дядя Вася принёс лестницу, стряхнул пчёл, и унёс роёвню с «пленниками» к себе, пообещав нам угощение за помощь.

Как потом выяснилось, рой улетел от других хозяев. Они приходили с поклоном к дяде Васе, но рой им он не отдал, дескать, «что упало, то пропало…» А нас с Вовкой дядя Вася угостил потом сотовым мёдом.

Прошли годы. Будучи уже взрослым, после института, я работал врачом-хирургом далеко на севере, приезжал на родину только в отпуск. И тогда тоже любил сидеть на крылечках один или с близкими.

Вот как-то сидим мы на крыльце во дворе, беседуем. Я уже женат, отец двух детей. Не так давно про меня написали добрую статью в районной газете. Отец немного под хмельком, решил её всем прочитать. Статья называлась «Седьмой день недели»: «Н.В. работает в Талице вот уже второй год. Не каждому дню сопутствует удача, бывают и тяжёлые дни, работа есть работа. Однако, мы сегодня поговорим о выходном дне - воскресенье. Очень часто в доме Н.В. звучит музыка. Это играет сам доктор на балалайке, баяне или гитаре…» Ну, и так далее.

Папа не дочитал до конца, заплакал, дочитывал уж я. Мама слушала молча, ноздри её подрагивали. В это время она вязала носки из шерсти. Когда я закончил читать, посмотрела на меня ласково, нежно и без слов прикоснулась своей рукой к моей голове, чуть толкнув её. И это было высшей похвалой моим личным и профессиональным успехам. Вот такими я запомнил наши посиделки на крылечках.

25.01.2020 год.

   По лезвию ножа.

  У Н.С. Лескова есть короткий рассказ о том, как приятели, встретившиеся на вечеринке, делятся впечатлениями от прошлых встреч на охоте с дикими зверями. Один от стаи волков отбивался, другой нос к носу с медведем встретился, третий ещё от какого-то зверя оборонялся.

 Все приятели словоохотливы, а один же из них долго молчал, но потом рассказал, как однажды на постоялом дворе встретился с военным министром времён Николая I Аракчеевым.  Не узнал его, наговорил много всяких гадостей про правительство и, о чудо, остался жив и невредим. Не совсем этот его рассказ походил на то, о чём шла речь, но, видно, из всех опасностей эта была самая страшная. Вот и я хочу рассказать нечто подобное о себе.

 «Для того, чтобы воровать с успехом, - писал Салтыков-Щедрин, - нужно обладать только проворством и жадностью. Жадность в особенности необходима, потому что за малую кражу можно попасть под суд». И вот середина 90-х годов XX столетия. В стране неразбериха и воровство. Талонов пока ещё нет, и в магазинах большой дефицит товаров. «Был просто социализм, мыло в магазинах было, наступил социализм развитой, - мыло пропало. Что дальше…?» - спросил меня как-то приятель. Люди ошалело «доставали» продукты, ездили в Москву за сапогами и дрались в очередях. Однако критиковать власть можно, но осторожно. Как метко писал в то время Юрий Благов в журнале «Крокодил»:

 «Мы за смех, но нам нужны

 Подобрее Щедрины

 И такие Гоголи,

 Чтобы нас не трогали».

 После окончания института и пяти лет работы на севере я вернулся на Волгу и года через два меня направили учиться в университет марксизма-ленинизма. Тогда это было модно. Поначалу я, было, отказался и уехал на курсы повышения квалификации (для меня по профессии это было важнее), но через год так-таки заставили. Впрочем, никогда о том не жалел и не жалею, - многие профессора читали очень даже умные лекции.

 Учиться нужно было два года. И вот в конце уже обучения пришёл к нам лектор из обкома партии с лекцией о международном положении. Лекция, надо сказать, довольно слабая, факты общеизвестные, ну да ладно… В конце, как водится, мы стали задавать ему вопросы: кто устно, кто письменно. Я тоже написал записку с двумя вопросами:

1.  Есть ли у нас атомные боеголовки на Кубе?
2. Сколько стоит один день войны в Афганистане?

 По моим сведениям (из газет конечно, иных источников у меня не было), - один день войны стоил нашей стране миллион рублей. Это примерно 200 машин «Жигули» по тем ценам.

 Тогда было время начала «перестройки» и «ускорения». У власти –  М. С. Горбачёв, война в Афганистане в полном разгаре. Вопрос я задал без всякой задней мысли. Однако, как только моя записка попала в руки лектору, он возмутился: «Как смеете вы задавать такие вопросы, да ещё и не подписавшись? Даже если б я и знал ответы, всё равно б не ответил, а вдруг в зале кто-то из органов?»

 Я был ошарашен такой реакцией, встал, назвал себя и место своей работы. На том, казалось бы, инцидент и был исчерпан. Меня никуда не вызвали, и слежки за собой я не почувствовал, только подумал: «Вот дурак, тянули тебя за язык…»

 И позже за мою записку и вопросы никто меня не преследовал, но, когда я сдавал госэкзамены, первый же студент, вышедший из аудитории, меня удивил: «Что-то там про тебя спрашивали…» Другой тоже рассказал: «Захожу, а мне: «Вы такой-то?» «Нет, - говорю…» И так человек пять.

 Я растерялся. «Чего же, - думаю, - это значит?»

 Когда подошла моя очередь, меня встретили таким же вопросом: «Вы Б.?» «Да,» - говорю. Меня подозвали к столу и без единого вопроса поставили в зачётку «ОТЛИЧНО». На том мой экзамен и завершился. И сейчас у меня хранится красный диплом об окончании университета марксизма-ленинизма, чем я и горжусь.

 Прошло время, я успокоился. Однако года через два случайно рассказал знакомому сотруднику КГБ об этом случае. И он мне сообщил, что из органов приходил запрос по мою душу, в котором интересовались, чем я живу и чем дышу. Так что в «лапах медведя» я, как те приятели, тоже чуть было не побывал, а вернее прошёл по острию ножа.

05.02. 2020 год.

Разговор в ординаторской.

Раз в пять лет всем врачам положено проходить курсы повышения квалификации в одной из крупных клиник страны. Раньше это было по желанию, сейчас в обязательном порядке. Да оно и правильно, за пять лет много чего нового появляется в медицине, да и с опытными врачами пообщаться очень даже полезно.

После курсов нужно сдать экзамен. Помню, однажды в комиссии была профессор Валентина Дмитриевна Иванова, очень красивая женщина с правильными чертами лица и копной каштановых волос. Еще в студенческие годы я сдавал ей экзамены, и она меня чуть не завалила по одному из вопросов.  Поставила мне «удовлетворительно», хотя по другим предметам у меня были «хорошо» и «отлично». Таким исходом я был очень огорчен, «летела» стипендия, да и было просто обидно, так как хирургия мне очень нравилась. Расстроенный ушёл я в библиотеку сдавать книги, но вскоре туда пришли мои друзья-однокурсники и сказали, что профессор Иванова просила меня вернуться. Я в недоумении поспешил назад в аудиторию. Валентина Дмитриевна встретила меня с улыбкой:

- Вы знаете, я, пожалуй, исправлю отметку на «четыре», а то спать спокойно не буду, чувствуя себя виноватой. Только с условием! Перечитайте ещё раз материал по этому вопросу и после каникул ко мне.

Я обрадовался, честно готовился все каникулы и сразу после возвращения к учёбе отчитался. И вот снова профессор Иванова в экзаменационной комиссии. В этот раз я сдал экзамены на «отлично».  Валентина Дмитриевна поинтересовалась, где, кем и как успешно я работаю, похвалила меня и сказала:

- Я рада, что в Вас не ошиблась.

И вот снова экзамены, какие уж по счёту, и сказать трудно. Однако всё для всех прошло благополучно: люди-то все уже с большим опытом.

Накануне экзаменов нужные люди намекнули нам, что не плохо было бы организовать общее застолье: для преподавателей, ну и нас, «студентов», стало быть. И вот сидим мы в ординаторской за накрытым столом, разговариваем. Каждый рассказывает что-то необычное из своей практики. Доктор-хирург из санитарной авиации рассказывает, как они однажды заблудились на вызове:

- Летим на вертолете в районную больницу, по времени пора бы уж прилететь, ан нет… Лётчик говорит, вроде как заблудились. Связались с аэродромом, нас стали ориентировать: «Что видите справа, что слева, что впереди?» Наконец сообщают: «Да вы далеко на север улетели, уж в другой район. Сейчас должна быть впереди река, вот по ней и летите на юг, минут через десять будете на месте». И точно, подлетаем, а там нас уже с флагами встречают. Обратно прилетели без приключений.

- Какие у вас, Владимир Николаевич, остались впечатления от работы на севере? - интересуюсь я у профессора Чернышёва (в своё время я работал в той же больнице, где и профессор). Владимир Николаевич задумался:

- Какие, какие… Угорели с женой один раз там. Оба люди городские, а нам дали квартиру с печным отоплением. На улице мороз под пятьдесят градусов, мы печку натопили, да и закрыли трубу, что б тепло не уходило. Хорошо я средь ночи проснулся, встал, а меня качает и перед глазами круги… Давай двери открывать…

- А я один раз шпиона оперировал, - заявил заведующий хирургическим отделением областной больницы Олег Анатольевич Азбукин.

- Какого шпиона? - удивились все.

- Немецкого! Поступает как-то в приёмный покой немец с болями в животе (у нас тут в городе вроде как какое-то их представительство было). По-нашему говорит плохо, ничего не поймешь. Молодой, стройный, одет в гражданское с иголочки, но видно, что офицер. Их в девяностые какого чёрта только тут не было. Сопровождал его ещё один, чуть постарше, по-русски говорит, но с акцентом. Посмотрел я больного, порасспросил, взяли анализы, - диагноз ясен - острый аппендицит. Нужна операция. Старший мне и говорит: «Я должен согласовать этот вопрос со своим начальством». Согласовывайте, говорю… Дали добро значит. Часа через два после повторных анализов взял больного на операционный стол. Как и предполагал - гнойный аппендицит. Прооперировал. Послеоперационный период без осложнений, на седьмой день сняли швы, готовлю больного на выписку. И вот в день выписки благодарного «шпиона» зовут меня из ординаторской в палату. Ну, думаю, вот момент!!! Сейчас вознаградят сверх меры… Поблагодарили меня немцы, оба крепко пожали руку, потом старший и говорит: «Встаньте к стенке». Я было опешил, но почему-то подчинился. Встали мы с моим пациентом рядышком, старший сфотографировал нас фотоаппаратом «Полароид» и тут же вручил фото на память, на том и разошлись.

- Да, дела, - удивился молодой ординатор Сергей Иванов, - хотя ничего удивительного. Помню, с год тому назад лежал у нас один чудик рыжий с язвой. Тоже заморский гость. Всем сёстрам в любви объяснялся. И вот тоже в день выписки просит меня: «Сергей Иваныч, соберите докторов, я вас поблагодарить хочу». Собралось нас человек восемь, кто был свободен, ждём значит. Заходит этот рыжий и так громко: «Спасибо вам, доктора, не дали помереть…»

За столом дружный хохот.

- У них, у буржуев, не принято докторов благодарить, - пояснил Владимир Николаевич. - Все помните Ратнера, Георгия Львовича?

- Как же, помним, - дружный ответ.

- Так вот, ездил он как-то в командировку в Швецию, оперировал даже там. Познакомился с одним их профессором, и тот после работы предложил подвезти его до гостиницы. Едут, и как на зло гаишник, вернее гаишница (или как там они у них называются) - что-то там профессор-швед нарушил. Дама эта в форме с полосатым жезлом узнала профессора и стала его благодарить. Оказывается, когда-то давно оперировал он её мужа и очень удачно. Благодарить-то благодарила, а штраф всё же взяла выписала, - служба такая.

Вспомнил и я, как о своих впечатлениях об областной больнице мне рассказывал сосед Иван Петров, худенький старичок, хвальбун и выпивоха:

- Лежу я в палате на троих, кругом чистенько, до туалета два шага, тут же умывальник. Сёстры – что твои конфетки, так бы и съел каждую, только что не по зубам. И вот в понедельник идет общий обход. Заходят в палату профессор, доцент, ну и мелкота всякая (занавес).

Я представил, какой ватагой ходим мы по больнице за профессором В.Н. Чернышёвым: не доценты, а всякая мелкота.

Вот такие беседы по душам вспомнились мне сегодня вечером. Мне они показались забавными, а как вам…?

22.03.2020 год.

Спорт, спорт, спорт.

Студент авиационного института Александр Сметанин вот уж третий год снимал комнату у вдовой старушки в частном доме областного центра. Хозяйка его, баба Настя, была строга, скупа и нетерпелива к человеческим слабостям, будь то сигареты или вино.

- И никаких девиц что б духу здесь не было, - предупредила она Александра при их первом знакомстве.

Скупость же её доходила до того, что до полной темноты не разрешалось, например, зажигать свет, газовую печку же можно было топить строго по инструкции - один час, а там хоть тепло на улице, хоть мороз. Такая скупость, как выяснилось, была вызвана тем, что росла баба Настя сиротой, и в детстве вместе с младшей сестрой побиралась по людям.

Александр был бы и рад поменять квартиру, но где её быстро найдёшь, а общежитие его не прельщало. Однако, и ещё одно обстоятельство побуждало Александра не торопиться покидать насиженное место: примерно через год к бабе Насте из пригорода перебрался внук Славка, одних лет с Александром, а позже и племянник Вовка, чуть старше, оба студенты политехнического института.

Вот и сложилась компания. Только ну! Но всё по-доброму. По вечерам после уроков ребята играли в шашки, шахматы, спорили о многом. Иногда (крайне редко) пили пиво, пели народные песни по заявкам бабы Насти - тут уж она не ругалась. Но особенно нравилось парням играть в карты - в «дурачка с шалашом» (это когда на груду карт ставят карточный шалаш и по очереди выдёргивают карты, у кого «шалаш» упал, тот забирает оставшиеся). Дальше уж игра как в обычного «дурачка», но подбрасывать можно только с разрешения соседа:

- Разрешите? Будьте добры!

И в ответ очень важно:

- Разреша-а-а-аю… Или:

- Не разреша-а-а-аю…

Особенно чудно это получалось у Вовки.

Александр с детства пристрастился к спорту и был даже чемпионом района по прыжкам в высоту и волейболу.  На одном из первых занятий по физкультуре, он сказал об этом преподавателю, и в скором времени его пригласили на секцию лёгкой атлетики. Однако, когда через два дня явился он на стадион «Буревестник», где занимались спортсмены-легкоатлеты, быстро разочаровался в своих возможностях.

- Там все прыгуны под два метра и выше, куда мне с моим ростом? Они ногой до штанги достают в футбольных воротах! А я рукой-то не всякий раз достану, - объяснил он свою ретираду друзьям. Так с прыжками и не сложилось.

Дальше была секция бокса, но и тут не лучше. Вёл занятия Виктор Иванович Шляпин, в прошлом чемпион России. Проходили они в спортзале одной из школ города. В эту же секцию ходили и старшеклассники этой школы. Добираться до места приходилось часа полтора. Туда полтора, обратно, да там часа два – вот уже и пять часов, а уроки когда учить? Приходилось иногда пропускать тренировки. Одну-две тренер прощал, а за три наказывал: поставит на тренировочный бой с каким-нибудь десятиклассником, который уже занимается года три, тот и начешет морду лица, и ничего не поделаешь.

«Шрамы украшают мужчин! - начинал важно рассуждать при встрече Славка, когда видел в очередной раз разукрашенное лицо своего друга. – Но я уж лучше так похожу, не шибко красивым».

Ну да ладно, это ещё можно потерпеть, но вот однажды обстоятельства сложились так, что и сам Александр пересмотрел свои взгляды относительно «мужской красоты».  

Для любого тренера нужны выступления на соревнованиях и высокие результаты. В секции среди боксёров были все весовые категории, кроме одной - тяжеловеса. И вдруг на одной из тренировок Шляпин заявил:

- А я «тяжа» нашёл, должен быть на следующей тренировке…

- Где? - удивились ребята.

- А у вас в институте…

Ну что ж, институт большой, студентов много. И правда, на очередную тренировку явился верзила с третьего курса Вася Скворцов, ростом под два метра, ну и весом далеко за сто килограммов.  Александр знал его, ещё будучи абитуриентом. Уже тогда он проявлял свой грозный норов, был инициатором нескольких драк.

Виктор Иванович стал с новым бойцом заниматься основательно: и теорией, и на груше, и на «лапах». Другим только даст задание и всё. Месяца через два на тренировке он выстроил спортсменов и стал делить на пары для тренировочного боя. К удивлению и даже страху Александра, ему достался верзила Вася. «Ничего себе, - пронеслось в голове. - Да он убьёт с одного удара, детина такой. Ладно. Если что, упаду, в боксе вроде как лежачих не бьют, или через канаты и дёру». Однако ничего подобного не произошло.

Первый раунд Александр опасался и ходил вокруг великана кругами, во втором начал «поклёвывать» его, а к третьему смело наносил удары. Для Васи они особого вреда не приносили, только злили, как муха слона. В ответ он махал своими здоровенными кулачищами, но соперник успевал отскочить.

Так было в этот первый бой, так же и несколько раз позже. Александр хвастался своими спортивными успехами перед друзьями, когда возвращался на квартиру к бабе Насте. Однако так продолжалось недолго: Вася так-таки отомстил.

Как-то отрабатывали они по заданию тренера ближний бой и, когда Александр с опущенными руками в очередной раз стал подходить к Васе, тот неожиданно махнул своей великанской клешнёй и отвесил не ожидавшему такого подвоха сопернику тяжеленный удар по челюсти. В глазах потемнело, и рот перестал закрываться.

Виктор Иванович «отматерил» Васю, но с того, как с гуся вода. А домой студенту Александру Сметанину всё ж таки пришлось идти с довольно смешной рожей. Славка с Вовкой предложили подкараулить Василия в тихом уголке и от души объяснить ему, что, мол, так, добрый человек, не делают, предупреждать, мол, надо, но Александр нашёл иной выход из положения: он отправился в ближайший травмпункт, чтобы вправить челюсть, а боксом заниматься зарёкся, уж лучше в волейбол играть, а то сколько еще таких Вась найдётся…

22.12.2020 год

Концерт в саду.

Студент-третьекурсник Пединститута Сергей Заморин приехал в село к родителям на летние каникулы. За спиной была тяжелая сессия, месяц работы в стройотряде и вот наконец-то отдых.

Вообще учеба в институте давалась тяжело. И не то, чтоб он не усваивал предметы, просто быт заедал. После размеренной жизни в селе город будоражил, волновал и напрягал. Сначала нужно было найти квартиру и обязательно с пропиской - а это ох, как непросто. Без прописки же, как говорили знакомые ребята, могли начаться нешуточные проблемы с военкоматом. Оно конечно, может, и надо было остановиться в общежитии и наверняка смог бы Сергей получить место в комнате, но ему хотелось покоя: всласть почитать книги, подумать, поиграть на музыкальных инструментах. Словом, город давил, а тут ещё первое время с учёбой не всё ладилось. И до того Сергей дошёл, что одно время ему казалось, что не сегодня-завтра с ним случится беда: или трамвай наедет, или кирпич на голову упадёт. Прямо-таки психоз какой-то. Со временем, слава Богу, это прошло: и учёба наладилась, и кирпич на голову не упал. Но пришлось пережить всё это, переболеть, привыкнуть к суетной жизни.

Как всегда в этот раз родители встретили его радушно: отец суетился, желая угодить сыну, расспрашивал об успехах и от всей души радовался каждому, мать старалась накормить послаще, а вечером после дойки коровы Красульки цедила через марлю молоко и наливала сыну первую кружку, как в детстве. Сергей от молока уж отвык, но, чтоб не обидеть родного человека, выпивал с видимым удовольствием. В такие минуты он вспоминал, как был маленьким, как тогда по утрам тоже было молоко с домашним хлебом, каша, иногда блины со сметаной, а вечером тюря. Мать вставала рано к табунам, но к школе обязательно был вкусный завтрак.

За всё время она всего раза два проспала проводы детей в школу: наверное, недомогалось. Но какой она себя в такие дни чувствовала виноватой - у Сергея даже слёзы на глаза наворачивались.

Отец у Сергея работал ветфельдшером в колхозе. По летам от зари до зари разъезжал он по коровьим лагерям. В начале лета урывками заготавливал дрова, пилил их, а колоть оставлял Сергею вместо утренней зарядки, так уж было заведено.

Мать же работала на производстве только в девичестве, а как вышла замуж, так за детьми смотрела да хозяйством занималась, а оно немалое: корова, овцы, куры, а летом огород. Была один год ещё и свинья.  Во времена правления Н.С.Хрущева семью оштрафовали: дескать, что-нибудь одно - или корова, или свинья, чтоб значит не разбогатели. Эх…

Как-то это в зимние каникулы зашёл к Замориным в гости дядя Володя - младший брат отца. Работал он водителем на лесопилке. Разговорились:

- Как, Серёга, учёба-то? Справляешься?

- Да вроде справляюсь, на стипендию в этот раз сдал.

- Это ты молодец, а то тяжело родителям тебя тянуть.

- Да я понимаю, мама не работает, на одну зарплату…

- Ты так не говори, мать больше вас всех работает…

Сергей тогда впервые задумался, что она и вправду тащит на себе непомерный груз забот. Что если вдруг хотя бы на день перестанет она делать незаметные на первый взгляд дела, дом замрёт: сама собой не затопится печь, корова останется недоенной, куры и овцы некормлеными, полы неметёными, грядки не политыми; ни хлеба, ни блинов, ни сушёных яблок, ни чистых порток.

Пристыдил дядя племянника и правильно сделал, - думай, что говоришь.

Другой раз Сергей стал хвалиться, что перешёл на третий курс и, дескать, теперь не боится, что его могут выгнать из института. Дядя Володя опять не согласился:

- Бойся! Пуще огня бойся! И держись обеими руками и зубами! Будут выгонять, ногами упирайся! Ты у нас в роду будешь первый с высшим образованием! Так что держись и нас не подводи!

Привёз в этот раз Сергей из города баян и в полуденную жару упражнялся на нём. Никаких музыкальных школ он не заканчивал, но в детстве ходил в кружок баянистов и научился. Играл и по нотам, и на слух.

Как-то под вечер заглянул к ним сосед Алексей Герасимович Рыбаков - сухонький и поджарый старичок, с умными и добрыми глазами. Когда-то он и пристрастил Сергея к музыке, научил играть на балалайке, что называется, «с рук». Потом уж пошли баян, гитара, немного пианино. Алексей Герасимович сам великолепно играл на струнных инструментах,

- Слышу, Сергей, музицируешь ты частенько? И правильно делаешь!

- Не утерпел вот, привёз баян. Жалко время терять.

- Это ты молодец! Я, собственно, с тем к тебе и пришёл. Тут такое дело: к нам из Киева гости приехали, племянник с семьёй. Я хочу угостить их и тебя пригласить поиграть. Ты как?

- Надо, значит надо…

- Вот и хорошо, - обрадовался Алексей Герасимович. - Часикам к семи, если тебя устроит.

На том и договорились. К назначенному времени Сергей принарядился, уложил баян в футляр и пошёл к соседям. К его удивлению, дверь во двор была закрыта изнутри. Сергей сообразил и пошёл в обход через калитку у бани. Его кто-то негромко окликнул. Из дровяного сарая рядом с баней манил его к себе Алексей Герасимович. Сергей зашёл в сарай.

- Вот, познакомься, Яков Александрович Чураков, племянник, значит, тёти Поли.

Сергею протянул руку среднего роста мужчина лет пятидесяти, с седыми висками и кучерявой бородкой:

- Рад нашему знакомству! Много чего нам про Вас тут рассказали и всё нахваливали.

Алексей Герасимович подмигнул, таинственно выглянул за дверь и вынул из-за поленницы дров бутылку водки и спелые груши. Рюмку налил сначала «заморскому» гостю. Тот выпил, поморщился, понюхал закуску, при этом глаза его сияли, будто он только что получил большую награду.

- Ну как, хороша? - поинтересовался хозяин.

- Безусловно, - был лаконичный ответ.

Выпили и Сергей с Алексеем Герасимовичем, закусили.

- Ну, теперь вперёд, люди ждут.

Сергей слегка захмелел. К его великому изумлению, в саду на лавочках собралось зрителей человек пятнадцать разного возраста и пола. Как потом выяснилось, это были дети Якова Александровича, его жена и сельская родня. Алексей Герасимович представил Сергея, и начался концерт.

Переигран гостям был почти весь репертуар, а «Полонез» Огинского пришлось исполнить ещё и «на бис». В завершение спели хором несколько русских и украинских песен: «Ивушку», «Белым снегом», «По Дону гуляет», «Ничь яка мисячна».

Наступили сумерки. На небе появились первые звёзды.  Вдали виднелась Волга, иногда водная гладь озарялась огнями проходивших пароходов.  Концерт, как и полагается, закончился дружными и продолжительными аплодисментами, а Алексей Герасимович ещё и прослезился.

Прошло много-много лет, а Сергей вспоминает этот концерт с радостью: «Ну прямо как артист!» Впрочем, много разных выступлений было и потом, но это, первое, - самое лучшее!

А сосед Алексей Герасимович остался в памяти Сергея как умный, талантливый и добрый человек. Такие люди подобны звёздам: даже после смерти они продолжают светить.

19.12.2020 год.

Случай в районной больнице.

В N-ской центральной районной больнице произошла трагедия: умерла детский врач. Совсем ещё нестарая женщина, всего-то год как ушла на пенсию. Умерла глупо, банально и как-то обыденно: появился у неё на верхней губе гнойничок. Сначала Тамара Алексеевна и внимания на него не обратили, ну мало ли где прыщ вскочит, думала, что простыла. Однако проходили дни, а гнойник не исчезал.

«Поделаю-ка я антибиотики», - подумала Тамара Алексеевна и назначила сама себе пенициллин четыре раза в день, а сама продолжала работать. В этой больнице она работала уже более 30 лет. Во время блокады Ленинграда её эвакуировали сюда, ближе к Уралу, тут и прижилась. Лет пять как похоронила мать. Была дочка Лена. Родила её без мужа от командировочного инженера, что был прислан в село для установки электроподстанции. Люди не осуждали - где на всех баб мужиков-то возьмёшь, сколько в войну полегло.

Выучилась Лена на доктора, только на терапевта, и теперь работала в районной больнице, куда, собственно, Тамара Алексеевна и поступила в качестве пациента, когда, спустя некоторое время, поняла, что гнойничок увеличивается, а в добавок к этому появились сильные головные боли.

Положили её в общую палату, некоторых соседок она узнала - лечила когда-то их самих или их детей.

Лечащий врач, Борис Николаевич Шишов, молодой, высокий и красивый брюнет с бородкой назначил обследование и лечение. На второй день на обходе «обрадовал»: оказалось, что у Тамары Алексеевны ещё и сахарный диабет в скрытой форме. Сколько она с ним жила - неизвестно.

Несколько раз за день приходила навещать дочка, приносила разные вкусности. Жила она в семейном общежитии рядом с больницей. При последней встрече была какая-то рассеянная и даже, как показалось Тамаре Алексеевне, немного подурневшая, и глаза вроде как заплаканные. «Из-за меня наверное переживает», - подумала.

- Ты не переживай, Лена. Чай не впервой болеть-то, уж годы мои такие. Вот поправлюсь, уйду на пенсию, буду пироги печь и носки да варежки внукам вязать. Приходила тут ко мне Мария Сергеевна Агафонова, бывшая главный педиатр района (ты её не застала, лет пять как она уж не работает) и рассказывает: «Вот дура-то я была, Тамара, на пенсии и работала, сутками на телефоне, ни тебе поесть, ни поспать - всё на бегу. А сейчас… Вот я люблю, к примеру, картошку с пылу и с жару да с груздочком - теперь имею такую возможность, всё не спеша. Приезжают ко мне дети и внуки, так я каждому приготовлю то, что он любит. Одной-то мне пенсии хватает. А потом… Приноровилась я делать на заказ торты: мне это и в радость, и приплачивают маленько». Поговорили мы с ней, как мёда напились.

- Вот и правильно, - поддержала Лена, - хватит работать, отоспись хоть по-человечески (сама же в это время чего-то всё отводила взгляд).

Тамара Алексеевна растревожилась:

- Дочка, а ты мне ничего не хочешь сказать?

- Нет…

- Правда?

- Нет… Пока нет…

И ушла. Это «пока нет» ещё больше встревожило Тамару Алексеевну. «Уж не на работе ли что? Молодая ведь ещё, неопытная». При очередной встрече со знакомой докторшей, попыталась узнать «тайну». И узнала…

- Уж не знаю, Тамара Алексеевна, могу ли я вам всё рассказать, нет ли, но у меня душа не на месте, как бы беды не вышло.

- Какой беды? С кем?

- С Еленой Ивановной… Ведь она беременная, и срок большой, рожать хочет.

- А отец… Отец-то кто?

- Кто, кто… Всё тот же. Борис Николаевич! Он тут полбольницы баб перепахал, зараза… И как не совестно ему перед женой-то.

Докторша в сердцах аж раскраснелась и плюнула в сторону.

- Только вы меня не выдавайте, мне ведь ещё работать. Вот, скажут…

- Ладно… Спасибо тебе, подружка, за радостную новость. Спасибо…

- Время-то какое, как без отца-то?

- А зачем нам такой кобель нужен. Ничего, вырастим, нам не впервой.

Тамара Алексеевна и впрямь обрадовалась. Вечером при очередной встрече с Леной они уединились в подсобку, поговорили по-бабьи маленько и поплакали. Решили «рожать и растить внука». Почему-то Тамаре Алексеевне именно внука хотелось, уж и имя ему придумала – Петя-Петушок, Петюня…

До Бориса Николаевича слухи о беременности «возлюбленной» тоже дошли, и он почему-то обрадовался известию. Что-то внутри перевернуло это неожиданное отцовство.

Всё, казалось бы, уладилось, однако получилось иначе. Несмотря на лечение, болезнь прогрессировала, нарастал отек на губе, усилились головные боли. Вызвали санитарную авиацию. Областной доктор попытался вскрыть гнойник, порекомендовал заменить антибиотики. После операции состояние резко ухудшилось, и через несколько дней Тамара Алексеевна впала в кому и умерла.

Дочка Лена билась в истерике, её уговаривали коллеги и приехавшая родня. Очень переживал и Борис Николаевич, ходил сам не свой.

Встал вопрос о вскрытии трупа, а, как на грех, патологоанатом на полставки в больнице как раз был он, доктор Шишов.  

Утром следующего дня собрались все врачи, направились к моргу, ветхой избушке с печным отоплением в углу больничной территории. Все ждали на улице главное действующее лицо – Бориса Николаевича.

В это время в ординаторской хирургического отделения происходил такой разговор:

- Сергей Петрович, будь другом, ну, вскрой, пожалуйста, не могу я, она ж мне почти родня! - это Шишов уговаривал молодого врача-интерна встать за секционный стол. Сергей Петрович месяца три как поступил в больницу, совсем еще юнец.

- Да что вы, Борис Николаевич, я и не вскрывал никогда.

- Да там и хитрого-то ничего нет. Вскрой, а…

- Ладно, вскрою, только вы подсказывайте.

- Да я и не пойду.

- Ну, тогда я пас…

- Ладно-ладно, приду я…

На том и договорились.

Молодой хирург как-то внутренне поджался, настроился, с видимой храбростью направился к моргу, поприветствовал коллег, вошёл вовнутрь. За ним последовали другие. Он переоделся, стал наряжаться в фартук.

В это время в морг вошел Борис Николаевич, глаза его как-то неестественно блестели, лицо раскраснелось. «Хряпнул спиртяшки для храбрости, - подумал Сергей Петрович, - ну, да ладно…»

Борис Николаевич снял с вешалки другой фартук, подошёл к секционному столу, отстранил Сергея Петровича, на руки надел грубые перчатки и попросил: «Вы только не молчите, коллеги, так-то будет лучше».

Вскрытие, как всегда, прошло без сучка и задоринки.

Через положенный срок у Елены Ивановны родился сын Пётр. Она ушла в декретный отпуск и уехала к родне в Ленинградскую область.

Сына доктор Шишов признал.

             09.12.2020 год.

На сборах.

Будучи студентом предпоследнего курса мединститута, я был с другими ребятами отправлен в Тоцк Оренбургской области на военные сборы. Ехали на поезде из Куйбышева всю ночь, наутро приехали на небольшую станцию, где нас уже поджидали грузовые автомашины. К восходу солнца приехали в лагерь. Разместили нас в палатках по восемь человек, койки в два яруса. Выдали постельное бельё, гимнастёрки и сапоги, в общем, одели по форме. Началась служба.

Командовали офицеры с нашей военной кафедры, два лейтенанта из воинской части и несколько курсантов из военных училищ. Вокруг нас ещё несколько военных лагерей, тоже со студентами из Казани, Ульяновска и Саратова.

К обеду построили и повзводно повели «принимать пищу». И тут произошло первое недоразумение. Подвёл нас старший лейтенант из местных к столовой, большому навесу с рядами столов и лавками, и командует: «Запевай…» Все растерялись, договора-то заранее никакого не было. Делаем круг вокруг столовой, и снова команда: «Запевай…» На третьем круге кто-то заголосил: «Солдатушки, бравы ребятушки…» Запели кто в лес, кто по дрова, но в столовую попали.

После обеда час отдыха и полевые учения, под вечер - теоретические занятия в «классных комнатах» на лавочках под открытым небом. И так каждый день. Служба однообразная и утомительная.

В один из вечеров караульный как заголосит: «Сборы, равняйсь, смирно…» Мы повскакивали, вытянулись в струнку. Оказалось, это командир дивизии, куда нас прикрепили, делал обход лагерей. Генерал - низкорослый, средних лет, с сединой, поприветствовал нас, мы ответили, как положено. Комдив заглянул в одну-другую палатку, сделал какие-то замечания нашим офицерам и подался дальше.

Вечером в одной из палаток спохватились - пропала электробритва, и сразу: «Генерал стянул…» Так дальше и пошло, у кого чего пропало, вали на генерала.

Через неделю мы вжились в военную службу, малость пообвыкли, даже некоторые занятия уже нравились, например, стрельба из автомата или пистолета. У каждого своё номерное оружие, за которым нужно ухаживать и вечером сдавать по форме в оружейную комнату.

Недели через две наш взвод «обкатывали танками». Лично я до сей поры видел танки только в кино. Вывели нас в поле, дали сапёрные лопаты, засекли час времени, скомандовали: «Копайте окоп». Мы нехотя копаем, разговариваем, курим, думаем, это шутка такая. Выкопали кто с полметра, кто чуть побольше. Песок со стен обваливается, портит работу. И вдруг загудело, и из-за бугра на нас пошли два танка Т-34. Мы автоматы в руки и бежать в посадки.

Вечером выстроил нас лысый и чудаковатый подполковник Волков и давай ругать:

- Такие-сякие, покинули позиции. Курсант N, выйди из строя… 

Грузный и неуклюжий курсант вышел.

- Вот вам пример! Только один курсант не покинул позиции, а мужественно встретил врага. Объявляю вам благодарность!

Наш «герой» потом рассказывал: «Я так напугался, что ноги отнялись, потому и не убежал…»

В первые же дни по прибытии среди нас прошёл слух, что в других лагерях идёт дизентерия. Да это и не удивительно, - столовая, можно сказать, под открытым небом, мухота одолевает. Не обошла эта зараза и меня. И вот капитан-медик из наших, по фамилии Козлита, в один прекрасный вечер повёл меня и ещё двух студентов-курсантов в инфекционный госпиталь, до отказа забитый больными. Вокруг поставили большие палатки и размещали поступающих туда. Дали мне кальсоны, рубашку и матрац, указали койку. Меня знобит, температура под сорок, зуб на зуб не попадает, а одеяла нет.

Всю ночь я трясся на железной кровати: лягу на матрац, сверху холодно, накроюсь матрацем - снизу поддувает. Однако, выжил, на другую ночь дали и одеяло, и простыни, да и после таблеток и уколов стало легче. Но тут другая проблема - очередь в туалет, и её надо достойно выстоять.

Отлежал я десять дней. Последние дни в «команде выздоравливающих» посылали на разгрузку из вагонов угля. Форма одежды всё та же, что и в госпитале, только чёрная от грязи.

После выписки я угодил сразу в караул. Пока лежал и лечился, нам прислали нового комвзвода из гражданских по фамилии Вересов, лейтенанта, 27 лет от роду, стройного, с вьющимися светлыми волосами. Закончил он политехнический институт, успел жениться, родить дочку, и был призван на год служить. Мы его понимали и жалели: «Вот, мол, оторвали человека от жены и ребёнка». Но служба есть служба.

И вот утренний развод войск… Я впервые на таком мероприятии. Как оказалось, комвзвода тоже, мои же товарищи уже «опытные» служаки. Всё проходило на плацу. Играла музыка, на трибуне стоял комдив, а мы лихо маршировали. И тут случился камуфлет… Наш комвзвода Вересов по неопытности подумал, что шагать нужно сразу в ворота, взвод же (и я за ними) повернул налево к оружейной получить боевые патроны. Вот и вышло, что комвзвода с высоко поднятой головой бодро ушагал в гордом одиночестве совсем в другую сторону, нежели все его подопечные. Хохотали все, включая комдива. Только Вересову было не до смеха.

- Ну, ребята, я ж человек гражданский, хоть и офицер, откуда мне чего знать? - оправдывался он перед нами вечером. Теперь ему и самому было смешно, и он от всей души потешался над своей оплошностью.

Через полтора месяца мы вернулись в институт, сдали экзамены по военной подготовке, получили звания лейтенантов и продолжили учиться «на врача», часто вспоминая нашу службу в Тоцких лагерях.

21.02.2021 год

Дед Захар.

В то далёкое время был я студентом медицинского института и снимал проходную комнатку в частном доме на окраине Самары у богомольной вдовы бабушки Насти. Была она женщиной властной и строгой. В доме без её разрешения нельзя было и шагу ступить, особенно поначалу. По большим церковным праздникам да по выходным дням ходила она в ближнюю церковь, соблюдала все посты и жила к себе и людям в строгости. Родом баба Настя была из соседней области, из районного центра Базарный Сызган. Выйдя замуж, уехала в близлежащую деревню Ждамеркино. Муж по национальности мордвин, сама она русская.

Верховодила в семье конечно же баба Настя. За словом в карман не лезла, все они в достатке были у неё на языке, как русские, так и иные. Иногда могла на мужа и руку поднять, если тот, случалось, был изрядно во хмелю. Бывало, дядя Ваня наутро всё удивлялся: «Чегой-то всё тело у меня ломит?»

Лет за двадцать до описываемых мною времён, они переехали в Самару. В это время был у них уже сын Алексей. Дочку же грудную, по её же словам, баба Настя «приспала», - кормила грудью и заснула крепко, когда они возвращались по зиме из Базарного Сызгана на санях к себе домой, та и задохнулась. Собственно, от этого горя и уехала семья из деревни в город.

Здесь муж устроился стекольщиком в ЖЭК, работы было вдоволь и приработок почти каждый день, - мастер, по слухам, он был отменный. Сын Алексей хорошо закончил школу, политехнический институт, работал потом начальником цеха в пригороде на механическом заводе, жил с семьёй в отдельной квартире, часто навещал мать, особенно после смерти отца, жалел её. Правда иногда высказывал ей и другим обиды, что часто наказывала его и в дело, и не в дело:

- Ребята во дворе набедокурят чего, соседи придут, наговорят на меня небылиц, мать за ремень, - даже и не разберётся что к чему. Обидно…

Однако, ремень ремнём, а из сына человек вышел, не так как бывает иной раз: в рот дитю глядят, а оно вырастет - ни рыба, ни мясо. Ещё Алексей Иванович сердился на мать за то, что она одежду занашивала до дыр. Приехал он как-то с товарищами на футбол, а после матча взяли вина и к матери. Она же как раз «курёшек» вышла кормить да в драных чулках. Алексей Иванович промолчал, но после короткого застолья, проводив гостей, сам ушёл, не сказав ни слова. Мать, было, спохватилась: «Остался бы, Лёша…» Сын только рукой махнул. Через полчаса вернулся с большим бумажным пакетом, а в нём два десятка пар чулок:

- Ты чего меня перед людьми позоришь? Тебе что, надеть нечего?

- Так, Лёша, я и вышла-то на минутку, кто ж знал…

Сама же баба Настя свою бережливость и даже скупость объясняла так: «Чего наряжаться-то? Чай мне не замуж выходить…»

Муж у бабы Насти умер лет за десять до моего появления в их доме, и жила бабка тем, что получала за мужа пенсию, продавала излишки овощей с огорода да пускала жильцов.

Вот я к ней и поселился. И, надо сказать, что мы с ней сжились. По мере моего профессионального «взросления» она обращалась ко мне уже как к доктору, и я, как мог, лечил её. Зимой по вечерам читал ей книжки.  Бывало, читаю-читаю, глядь, а она уж спит, я потихоньку выключу свет и к себе в комнатку.

Как-то по зиме приехал к ней из Ждамеркина её деверь, дед Захар, старик лет восьмидесяти, сухонький, сутулый, с седой бородой, но с живыми и весёлыми глазами. Сразу мы с ним подружились. Интересно он рассказывал про свою жизнь. В первую мировую войну служил ещё фельдфебелем!

- Чудное дело, день воюем, неделю в окопах сидим. Наш-то царь Николай ихнему Вильгельму родня близкая, вроде как братья двоюродные, - до войны ли? А тут вообще братанья пошли: они к нам в окопы, мы к ним. Однако и полегло нашего брата в той войне много, больше от хвори. Сыро, а одежонка кое-какая - шинель да порты, да сапоги с портянками, а тут морозы, пока-то зимнюю обувку подвезут. Словом, мерзость одна, а не война. Пришёл я, значит это, с войны живой и даже не раненый, только с «худым животом». Живот сухарями да дубовой корой подлечил и давай хозяйство поднимать. Отец-то мой, пока я по окопам пластался, от тифа умер, мать одна, хозяйство заброшено: лошадёнка плохонькая и та в людях, чтоб не околела с голода. Мать мне и говорит: «Жениться тебе, Захар, надо. До хозяйства ли мне? Смотри-ка, пальцы-то как скрючило…» Они уж тут с одной свахой и девку мне присмотрели из соседнего села. Я собрал малую кладку - головку сахара, сапоги хромовые тестю, отрез на платье тёще, - и подались мы свататься. Там уж нас ждали. Браги выпили ведра два, там я и невесту впервые увидал, - ничего себе девка, мордастенькая, и в плечах широка.  Ну, думаю, хорошая будет работница.

- Это что же, дед Захар, вы с ней и не погуляли до свадьбы-то?

- Где там! До того ли? Стали мы жить втроём, в примаки я отказался идти, хоть и сулили много чего. Нет, говорю, я хочу быть в доме хозяином. Положили нам на поклон пару овец да порося малого, - и на том спасибо. Потом, правда, тесть сдобрился и к лету тёлку-летошницу добавил. Вот мы втроём так и живём, хлеб жуём.

В своё время, как положено у людей, ребятишки пошли. Жили мы в единоличниках, понемногу прибарахляться начали, я к избе пристрой соорудил, благо лесу кругом море, лошадку поменяли. И тут на тебе - коллективизация. И пошло-поехало: лошадь отобрали, корову сам свёл. Ни тебе молочка детям, ни мясца в праздник. А у меня уж к тому времени пятеро детей-то было: два сына и три дочери, - жратву только подавай, а нечего. Эх, уж поголодали тогда всласть. А тут снова война, на фронт-то я уж был непригоден, а в трудармию в аккурат.

Вскорости получил похоронку на старшего сына Степана, и дочка старшая померла. Кровь после родов не свернулась вовремя, повитуха-то не управилась. Лет пять тому старуху свою похоронил. Сейчас вот у сына меньшего живу на вольных хлебах.

Дед Захар при этом грустно усмехнулся, пригладил седую, пушистую бороду:

- Живу не жалуюсь, дай Бог каждому так под старость лет…

- Дед Захар, а откуда у вас такая чудная фамилия, Виряскины?

- А, видишь ли, я её и выдумал. По-мордовски «вир» - это лес. Ну, мы люди-то лесные. Вот, когда нам паспорта выдавали, я так и назвался.

В таких задушевных беседах проходили у нас вечера. Недели через две дед Захар уехал, расцеловались с ним на прощание, пощекотал он меня своей шёлковой бородой.

- Ну, бывайте здоровы. По сердцу ты мне, Миколай, пришёлся, дай тебе Бог…

Через полгода дед Захар умер. Как мне рассказали его родственники, летом он ещё косил сено, и вот украли у него одну большую копну, а, может, сам запамятовал, где её поставил. Сноха и давай его ругать: «Такой да сякой…» Дед бегал-бегал по лесу - копны не видать. С того расстройства захворал и умер. Вот ведь как бывает.

А в душе моей он оставил добрый след, как что-то трогательное, нежное и хрупкое.

01.03.2021 год.

Великая сила искусства.

 1

В бытность моего детства мы всей семьёй очень любили по вечерам слушать радио. Днём у всех дела-заботы - у кого школа, у кого работа - а вот вечером да если ещё после бани!!! Да и то сказать, телевизоры в ту пору были редкостью. Один, помнится, стоял в общежитии РТС, и многие сельчане туда ходили. Бывало, там собиралось до пяти десятков взрослых и детей. Мы с другом Валеркой Смирновым (его мать работала уборщицей в РТС) забирались на верхотуру у стенки, куда были сдвинуты и установлены друг на друга столы.

Одним словом, телевизор по тем временам - экзотика, а вот радио было в каждом доме. Я помню, ещё радиоприёмник в виде абажура черного цвета. Особенно нравилась нам передача «Театр у микрофона».

И вот как-то рассказывали там, как приехал в послевоенные годы в дальнюю деревню художник на этюды и натуру. Прознали про это сельчане, целыми табунами приходили смотреть, как он рисует их природу, деревенские дома и самих жителей. Услыхала про это одна старушка, и попросила художника нарисовать погибшего на войне сына. Он из сострадания согласился, но попросил фотографию. Фотографию не нашли: затерялась где-то, а может, и вовсе не было. Тогда художник стал расспрашивать мать про облик сына.

- Он у меня «патретный» был. Собой не высок, но шибко красивый, хоть и рябоватый. Все девки на него заглядывались, а уж умница!

Вообщем, ничего определённого, сколько художник ни пытал - «патретный», и всё тут… Кое-какую информацию поведали помнящие погибшего земляка сельчане. С некоторым трепетом взялся художник за работу и написал портрет: смотрит весело с холста молоденький, рябоватый солдат в гимнастерке и пилотке, на груди медаль «За отвагу». Сошлись сельчане «принимать работу», смотрят, удивляются, хвалят: «Похож, гляди-ка! Вылитый Стёпка Шальнов!» Мать-старушка посмотрела-посмотрела и говорит:

- Похож, больно похож, только постарел малость, а и то сказать: «Лет-то уж сколько прошло…»

Заплакала и ушла, унося своё горе и дорогой портрет её героя-сына.

2

У Николая Рериха я вычитал древнюю индийскую легенду: «Принёс как-то художник заимодавцу свою картину, чтоб получить деньги. На картине была нарисована капуста в грядках, а вокруг много разноцветных бабочек. Хозяина не было, а мальчику-прислуге картина очень понравилась, и он выдал художнику нужную сумму. Вернувшись, хозяин рассердился на мальчика и выгнал его из дома, считая, что деньги потрачены зря. Однако, через некоторое время художник сам вернул деньги с процентами и потребовал картину обратно. Заимодавец принёс полотно, но художник от него отказался, заявив, что картина не его:

- Как же так! Это она и есть! - удивился хозяин.

- У меня на картине были бабочки, а здесь их нет.

И правда, бабочки исчезли.

- А где мальчик, который выдавал мне деньги? Может, он знает, куда подевались бабочки?

Мальчика долго искали, а когда наконец нашли, он сказал:

- А вы поставьте картину к камину, бабочки тепло любят.

Поставили. И бабочки снова «прилетели».

3

А в одном провинциальном городе жила в коммунальной квартире девушка. Жила бедно, кормилась тем, что шила на других одежду. Родных и близких у неё не было. И так бы ничего, но вот она тяжело заболела и слегла. Дело было осенью. Перед окном её комнаты рос клён, и каждый день с него опадали листья. Их становилось всё меньше, и девушка загадала: «Как упадёт с клёна последний лист, так я и умру».

Девушку навещали соседи, чем могли помогали ей, жалели. Среди них был и один почти спившийся художник. Дни шли за днями, и листьев на дереве становилось всё меньше. Наконец, остался один жёлтый лист. Девушка каждое утро с тревогой смотрела в окно, но лист не падал.

Прошла неделя, другая, больная пошла на поправку. Когда сил хватило на то, чтобы встать и дойти до окна, девушка обнаружила, что листочек, который продлевал ей жизнь, нарисован на стекле. Это чудо сотворил сосед-художник, в чьи силы уже никто не верил, даже он сам.  (О. Генри. Последний лист)

Немного от автора.

Я не художник, но иные картины действуют на меня магически. Как-то в городе Кирове посетил я Художественный Музей и увидел там картину Аполлинария Васнецова. Названия её не помню, но изображены на холсте были северный хвойный лес мрачной слякотной осенью, тропинка, уходящая вдаль, заброшенный скит и одинокий путник. Такая тоска исходила от этого полотна, что у меня тут же зародился сюжет рассказа «Живая вода», - как лесника задрал медведь, и он приполз в этот скит к исцеляющему источнику. Впрочем, что же это я? Лучше сами почитайте.

В этом же музее я познакомился с внучкой художника, что без сомнения считаю большой удачей. Она с огромным удовольствием и знанием дела представила мне картины своего знаменитого деда.

Прогулявшись по залам с полотнами классиков, пробовал, было, я «насладиться» выставкой авангардистов и сюрреалистов, но искусства этого, к сожалению, а, может, и счастью, совсем не понимаю. Однако, какие мои годы? Может, ещё пойму?

05.03.2021 год. г. Октябрьск.             

Содержание:

Студенческие рассказы.

Стройотряд.

1. В путь дорогу.
2. Село Красный ключ.
3. Наказание.
4. В лесу.
5. «Мы выбираем – нас выбирают…»
6. Наши развлечения.
7. В засаде.
8. Домой.

На крылечке.

По лезвию ножа.

Разговор в ординаторской.

Друзья.

Концерт в саду.

Случай в районной больнице.

На сборах.

Дед Захар.

Великая сила искусства.

 Художник Швагрина Л.П., литературный редактор Семухина А.Н.